С окончанием холодной войны наступил неустойчивый и опасный мир

Недавно на «Эхе Москвы», в программе «Особое мнение», владелец и главный редактор «НГ» Константин Ремчуков привел слова Владимира Путина.

На встрече с президентом, во время дискуссии о сдерживании России, тот сказал: мы добрые, ведь это американцы сбросили атомную бомбу на Хиросиму, а мы такого делать не можем. Казалось бы, все предельно ясно.

Однако за кадром осталось то, кто такие «мы»: нынешний главнокомандующий или его коллега времен создания атомной бомбы в США и конца Второй мировой войны Иосиф Сталин. И здесь все уже не столь однозначно.

Подготовка к прошлой войне

Вообще тема ядерного оружия (ЯО) для России чрезвычайно актуальна и важна. В США, например, вы можете найти уйму литературы на тему влияния ЯО на боевые действия, на международные отношения, последствия его применения и т.д.

В нашей стране в широком доступе ядерная тематика затрагивается только в связи с Чернобылем или шпионскими баталиями времен создания ядерной бомбы в СССР.

По сравнению с советскими временами, когда настоящим счастьем было по спецдопуску получить книгу Киссинджера «Nuclear Weapons & Foreign Policy», прогресс не особо далеко ушел.

Все это очень странно, если учесть важность ЯО для нашей страны, которое во многом определяло отношение к нам внешнего мира начиная со второй половины прошлого века.

Что касается использования или неиспользования ЯО, стоит отметить несколько очень важных нюансов. Было бы неверно судить о применении атомных бомб против Японии критериями и реалиями дня сегодняшнего.

После Первой мировой войны абсолютное большинство генералов и политиков по обе стороны ее линии фронта отмечали в своих воспоминаниях, что если бы они тогда знали, какой ад разверзнется над Европой, то никогда не допустили бы этой войны.

И это искренняя правда, для людей XIX века война была нормой жизни, и о будущем конфликте судили именно по устоявшимся представлениям. К сожалению, генералы всегда готовятся к прошлой войне. Все они считали технический прогресс благом, потому что раньше так оно и было.

И только Первая мировая война впервые поставила это утверждение под вопрос. Но даже этого опыта оказалось недостаточно, понадобилось его повторение 20 лет спустя, чтобы европейцы наконец поняли пагубность военного решения вопросов.

То же верно и для ЯО. В конце войны все участвовавшие в ней стороны занимались разработкой атомной бомбы. Но никто не представлял себе реальных последствий ее применения.

Речь идет ведь не о чисто технических характеристиках (например, сколько килотонн нужно взорвать на высоте A, чтобы уничтожить территорию размером с B). Тут вставала куча вопросов гуманитарного, а порой и религиозного характера. Но все они со всей остротой проявились лишь после применения атомной бомбы.

Люди того времени рассматривали атомную бомбу как просто еще одну большую бомбу, супербомбу. Это было время создания всего супербольшого.

Суперлинкоров, супертанков, артиллерийских суперорудий, супербомбардировщиков. Супербомбы тоже предназначались для поражения суперцелей, таких как дамбы или суперлинкор «Тирпиц»: требовались соответствующие супербоеприпасы.

Недалеко от заполярного Тромсё в Норвегии до сих пор можно увидеть гигантские воронки, которые превратились в озера, оставшиеся от бомб, когда в конце войны британская авиация пыталась вывести из строя германский линкор.

Человека, даже если он солдат, трудно заставить убивать другого конкретного человека. Навык надо нарабатывать годами, и все равно человек пытается не видеть того, что он делает; прячась в башне танка, он пытается убедить себя, что стреляет просто в другой танк, и отворачивается, когда из подбитой им машины пытаются выбраться люди.

Я был свидетелем того, как маленькие дети поставили под сомнение право участника Великой Отечественной войны, который обслуживал дальнобойное орудие под Сталинградом, иметь статус «настоящего» ветерана, потому что было неизвестно, убивал ли он фашистов, – просто не видел, куда именно попадал его снаряд.

Командиры и исполнители

А теперь представьте себе, что чувствует человек у ядерной кнопки. Верховный главнокомандующий лишь отдает приказ, а исполняет его конкретный офицер, который, как правило, прекрасно осознает возможные последствия.

И вот согласится ли он выполнять приказ? В американской антологии по альтернативной истории Йена Уотсона есть рассказ «Lucky Strike».

Там бомбардир самолета, который должен был лететь с «грузом» на Хиросиму, выкуривает сигарету за сигаретой и приходит к выводу, что как верующий человек не может совершить это противное Богу массовое убийство. На следующий день, перед вылетом, он даже разбивает нос армейскому капеллану, который попытался благословить их полет.

И само задание заканчивается тем, что он сбрасывает бомбы в море недалеко от города. Вернувшись на базу, герой сначала пытается оправдать все банальной ошибкой, но потом открыто признается, что нарушил приказ; по законам военного времени это карается смертной казнью. На суде в свое оправдание он заявляет, что перед Богом и историей за этот поступок отвечал бы не президент Трумэн, а только он, человек, который нажал на кнопку.

Уже накануне казни он узнает, что второй самолет попал в полосу плохой погоды и тоже сбросил бомбу не на Нагасаки, а рядом с городом в сельской местности. Японское правительство верно оценило «послание» и мощь оружия и, желая избежать реальных бомбардировок и ненужных жертв, пошло на капитуляцию. Рассказ заканчивается тем, что, когда героя вели к месту исполнения приговора, его сослуживцы выстроились на его пути, взяв «на караул».

Вариант, конечно, альтернативный, и его мог написать только человек, уже знавший последствия произошедшего. И тут мы сталкиваемся с таким феноменом, как дедемонизация ЯО, которая началась сразу после окончания холодной войны (ХВ).

До этого люди жили, боясь ядерного апокалипсиса. Руководство сверхдержав помнило саму Вторую мировую – либо по личному опыту, либо напрямую от ее участников. Для этих политиков Хиросима и Нагасаки были элементами собственного опыта.

Во время Карибского кризиса единственный раз, когда стороны были действительно готовы пойти на риск применения атомного оружия, до этого не дошло именно потому, что и в Кремле и в Вашингтоне реально представляли последствия этого шага.

Не будь «прививки» Хиросимы, такие сумасбродные предложения, как то, которое сделал, например, генерал Макартур во время Корейской войны, желавший создать бомбардировками радиоактивно зараженный пояс на границе Кореи, могли бы и реализоваться в том или ином качестве.

Из этого можно сделать два вывода. Во-первых, любая из сторон, участвовавших во Второй мировой войне, если бы создала супероружие первой, то непременно его испытала бы.

Будь то находящаяся в физической безопасности за океанами Америка или находящаяся на грани тотального поражения Германия. Разнился бы только список целей. А во-вторых, будучи примененным, ЯО и создало то, ради чего, собственно, оно и разрабатывалось, – баланс страха.

Но сегодня роль атомной дубинки меняется. «Рыцари холодной войны», которые понимали, что такое ЯО, почти исчезли из высших эшелонов власти во всех странах. Все усугубляется тем, что в этот период «эрозии страха» перед ядерным Армагеддоном Россия и США живут без ядерных испытаний.

А развитие ЯО без его испытаний невозможно. Договор о всеобъемлющем запрещении испытаний во всех средах привел к тому, что компетенция в этой сфере снижается у всех стран ядерного клуба. Люди, которые банально помнят и знают, как это делать, например, в России, поместились бы в одной небольшой комнате.

Но никто из игроков не хочет быть застрельщиком: ведь та сторона, которая нарушит договор, вызовет взрыв негодования во всем мире.

Но если испытания так и не начинать, то можно просто и «разучиться стрелять». Представьте, что в вашем городе есть машина скорой помощи, которая, случись у вас «обострение», гарантированно вас спасет в случае приезда.

Есть только одно «но»: этой машине уже 30 лет, и на ней никто 30 лет уже не ездит, а из всех водителей, которые еще помнят, как ее заводить, остался лишь один, да и тот на пенсии. Никаких гарантий того, что, когда раздастся звонок, она хотя бы сдвинется с места, у вас нет.

В этой непростой ситуации никто не хочет первым хвататься за ядерную дубинку и провоцировать соревнование. Каждый надеется, что сможет дольше других сохранить уровень компетенции без испытаний и «пересидеть» партнеров до тех пор, пока кто-то не выдержит и сделает первый шаг, приняв на себя огонь мировой критики.

И здесь у США больше возможностей, чем у России, так как у Москвы «модельный ряд» ЯО больше, а без испытаний сохранить его боеспособность труднее. Кроме того, хотя мы с американцами одинаково сократились количественно, но качественно Москва пока проигрывает Америке.

Это во многом определяет политику России в данном вопросе. Новая демонизация ЯО сейчас выгодна Москве, так как усиливает ее силовые позиции, в том числе в отношении конфликта в Украине.

Но попытки сделать это могут и спровоцировать новую волну антиядерного движения – может быть, даже еще более сильную, чем во времена ХВ. И если СССР играл на стороне борцов за мир против ядерной войны, то в ближайшем будущем Россия рискует стать их жертвой.

Любые упоминания о радиоактивном пепле с ее стороны могут спровоцировать против Кремля мировое общественное мнение, особенно в Европе. Поэтому Россия будет действовать очень осторожно. Роль ЯО сохраняется и будет сохраняться.

Но эрозию страха можно прекратить либо испытаниями, либо если где-то случайно рванет грязная ядерная бомба (например, в ИГ).

Для России обладание одним из крупнейших в мире арсеналов ЯО имеет определяющее значение по двум причинам. Атомная бомба дает нашей стране своеобразную двойную гарантию.

От Кольта до бомбы

Во-первых, впервые в своей истории страна перестала бояться угрозы внешней агрессии, которая и приводила к тому, что государство, которое со времен Московского княжества постоянно расширялось во всех направлениях, время от времени делало передышку, а потом, гонимое этим страхом, расширялось опять.

Отныне нас никто не тронул бы: мы так рванули эту «кузькину мать» на Новой Земле, что вместо 50 мегатонн получились все 70. Весь мир в прямом смысле слова содрогнулся, и за таким щитом можно было вполне сконцентрироваться на задачах экономического развития.

Почему это не было сделано – уже другой вопрос. Но после испытания под Семипалатинском вопрос выживания России стал зависеть от наличия эффективного внутреннего управления, а не противодействия внешним угрозам. СССР развалился именно по этой причине.

А во-вторых, угроза гарантированного ядерного уничтожения сделала СССР и США не заинтересованными в распаде друг друга по внутренним причинам.

Кто будет контролировать этот колоссальный ядерный потенциал? Посмотрите, как Белый дом носится с ядерным Пакистаном, который уже многие годы балансирует на грани, а некоторые территории вообще не контролируются центральным правительством. Безусловно, американцы хотели поражения СССР в ХВ, но не желали его развала, так как мог открыться такой ядерный ящик Пандоры, что Карибский кризис показался бы веселой прогулкой.

На территории УССР был размещен третий в мире ядерный арсенал, и новая независимая Украина, естественно, не горела желанием отдавать его бывшей РСФСР. То, что в рамках Будапештского меморандума удалось решить эту проблему, не допустить никаких утечек, можно считать большой совместной победой российской и американской дипломатии.

Именно поэтому президент Буш в своей знаменитой речи в Киеве пытался остудить пыл украинцев, желавших независимости.

Ядерная тематика определяла и будет определять взаимоотношения США и России. Россия – единственная страна, которая может физически уничтожить США. Но верно и обратное.

Если пульт от вашего кардиостимулятора находится не у вас, а у соседа, то главным в ваших взаимоотношениях с ним будет не совместное благоустройство территории на общей улице, а как бы он ненароком не нажал на кнопку.

И никакое экономическое взаимодействие или противодействие общим угрозам не отменит этой очевидной истины. Именно это делает Россию де-факто, но не де-юре равным партнером с США, что и предопределило невозможность вхождения Москвы в западные (читай: американские) структуры безопасности.

У Вашингтона и Кремля поразительное единство мнений касательно собственного суверенитета, разночтения начинаются только тогда, когда речь заходит о суверенитете чужом. А главным ограничителем суверенитета для обеих стран являются их ядерные триады. Но как устранить эту угрозу, не знает никто.

Распад России ни в коем случае не выгоден США, потому что он приведет не к устранению ядерного потенциала России, а лишь к утрате над ним контроля, что чревато еще большими угрозами для безопасности Вашингтона.

Однако эта эксклюзивность ядерного диалога России и США – диалога, который является последним реликтом ХВ, заслонила очень важные изменения, которые начались сразу после развала СССР и продолжаются сегодня. Речь идет о регионализации ядерного оружия.

Баланс ядерных арсеналов более не строится только на глобальном уровне, как то было у СССР и США. Более того, если на биполярном российско-американском уровне арсеналы ЯО сократились, то на региональном – только выросли.

В современном мире не угроза ядерной войны между «красными и синими», а региональные ядерные балансы являются главной угрозой стабильности.

Договор о нераспространении ядерного оружия, по сути, является, как сказал Киссинджер, «ядерным апартеидом», когда страны, у которых «есть», пытаются сохранить свою монополию.

Никаких методов принуждения или давления на страны, которые нарушают договор или, тем более, вообще его не подписывали или вышли из него, – не существует. Кроме того, нет никакой смычки между глобальным и региональным уровнями ядерной безопасности.

Во времена ХВ сверхдержавы хотя бы могли договориться и совместно надавить на нарушителей спокойствия, как это было в конце 80-х годов, когда совместное скоординированное давление Вашингтона и Москвы вынудило Южную Африку не только отказаться от своей ядерной программы, но и уничтожить уже созданное оружие.

Сегодня такое взаимодействие вряд ли возможно. Более того, американцы сделали для этого больше всех.

На Диком Западе была поговорка, что «Бог создал людей, но только Кольт сделал их равными». Для государств это верно в отношении атомной бомбы. Даже одна-единственная бомба моментально делает вас равным партнером с США и дает железные гарантии безопасности.

Для сверхдержав ядерный паритет привел к канализированию соперничества в «войны по доверенности» и к принципу «кто первый встал, того и тапки».

Под этим подразумевается, что если одна ядерная держава застолбила за собой ранее не занятую позицию, то эта последняя автоматически считается потерянной для другой стороны, так как «выбить» оттуда первую становилось невозможно, разве что по ее собственному желанию.

Но это было тогда, когда ЯО имелось у суверенных государств и адекватных лидеров, а если оно окажется у невменяемых, как они поступят? Будут ли они играть по правилам либо вообще без правил? Как остановить нераспространение? Возникает множество вопросов, и ответов на них пока не знает никто.

Угроза распространения ЯО повышает риск войны как таковой, но вкупе с увеличением количества ядерных боеприпасов и снижением страха перед ядерной войной может привести к тому, что ЯО перейдет в категорию обычных вооружений. И лучшим решением здесь могла бы быть новая прививка страха.

Сегодня мы можем почти в прямом эфире наблюдать посадку спускаемых аппаратов на Марс, комету или астероид, но глобальная трансляция одного-единственного ядерного испытания «небольшой» бомбы с демонстрацией разлетающихся на куски зданий, машин и всего того, что является нашей повседневной жизнью, могла бы снова восстановить баланс страха и отвратить людей даже от простого упоминания аллегорий о «радиоактивном пепле».

Георгий Рахманинов

Источник: _http://www.ng.ru